Владимир Буров - Альфа Центавра [СИ]

— Сижу ли я, пишу ли я, пью кофе или чай, приходит ли знакомая блондинка-а-а, но чувствую, что смотрит на меня соглядатай, да не простой, а:

— Невидимка.

И Контакт был. Нет, Распутин не появился на стене, как живое кино, но и на словах был живее всех живых, как Мастер и Маргарита Михаила Булгакова:

— Более, чем кино. — Ибо это было кино не перед нами, а прямо онлайн, что значит:

— В нас. План Распутина был прост:

— Уговорить, обитателей отеля Ритц — напасть на Елену Прекрасную и ее Котовского, чтобы:

— Забыли про Троянского Коня, — а сами выйдем за ворота и возьмем его. Стали думать, кого послать.

— Я не могу, — сказал Эсти, — они находятся не в ситуации истины, и не поймут моего парадного костюма.

— Маскарадного, ты хотел сказал, — вякнул Фрай, и икнул.

— Налей ему соку.

— Только вина-а, — опять пропищал Фрай, как будто он был попугаем, а не Эст.

— Он не в состоянии, ты заморозил его в холодильнике, а для сугреву нельзя, как говорится:

— И так пьян.

— Зря я оставил ему.

— Ты оставил ему вина? Зачем, не надо было.

— Я оставил воду, но, видимо, он смог превратить ее в вино, ибо:

— Что ни пьет — всё кажется ему:

— Как Хеннесси. — Вроде бы хорошая привычка, но правильно говорят: всему надо знать меру. Сам я тоже не могу пойти, у меня нет ноги, раз, и к тому же там Дроздовский, который питает ко мне личную ненависть, и Васька, который начнет придумывать, что:

— Это я украл у него бриллиант Сириус, с помощью которого можно всегда улететь на Альфу Центавра, даже если вы никогда там не были.

И знаете почему, говорят? Когда-то мы все там были, и в ее базе есть о нас приветственное завещание:

— Принимать всех беглецов с Земли, несмотря на небольшие различия во взглядах. И знаете почему? Земные различия там даже ценятся, но не более, чем любовь к Флорентийским стейкам против любви к доисторическим Цыплятам Табака, хотя помню, как подавали их в Национале.

— Как? — спросил Фрай, чем обнаружил некоторое просветление сознания. И добавил: — Если ответишь правильно, я пойду за конем. В том смысле имеется в виду, что уговорю ритцевцев идти войной на Елену и Котовского. Амер заколебался, потому что понимал: если не угадает, то не просто придется идти самому, и быть там избитому, плененному, но еще и заставят отдать и Камергершу, казни надо которой он так долго и с наслаждением ждал. Фрай, конечно, не прочитал его мысли, так как спьяну, как обычно, не мог разобрать строк, а закрыть один глаз ладонью не мог, так как опирался этой рукой о стол, чтобы не сползти на пол, а в другой уже держал рюмку Хеннесси, хотя никто ему не подавал не только Хеннесси, но и обычной шотландской самогонки под названием:

— Лошадиный виски. — Тем не менее, не наугад, а ненароком сказал:

— Возьми с собой Камергершу.

— Та не-е! Лучше ты ее возьми.

— Даришь?

— Дарю бесплатно. Хотя и за небольшое вознаграждение.

— Какое?

— Можно я изобью ее, прежде чем вы отравитесь на презентацию в Ритц.

— И больше ничего?

— У тебя есть деньги.

— Пришел перевод от Клары Цеткин и Розы Люксембург, — встрял Эст.

— Мне не нужны деньги, — ответил Фрай, — ибо сказано:

— И так всё дадут. Сами.

— Жаль, мне очень хотелось ее избить, иначе душа горит.

— Но почему? — удивился даже попугай. — Она как-то связана с Котовским, который отрубил тебе ногу? Или опозорила тебя когда-то на приеме у английского посланника?

— Именно, именно! Мы бьемся из последних сил, как рыба об лед, а она, видите ли:

— Царя лю-би-ла-а! — так бывает? Вот и хочу избить ее:

— За вранье.

— Я думаю, она говорит правду, потому что была баронессой, или что у них есть еще там.

— Правда? То-то чувствую, при виде ее рука так и тянется к двадцатизарядному маузеру.

— Давайте поступим так, — сказал Эст, — для облегчения твоей совести устроим прямо здесь дуэль. Ты и она, ты с маузером — она с кольтом, и будет то, что чем, я думаю, и она:

— Так долго мечтала.

Привели Камергершу, точнее, принесли, лицо ее было измазано помидорами и перезревшими баклажанами, ноги не держали.

— Ты че? — спросил ее Амер-Нази, — устала, что ли, стоять там? Я думаю, лучше прикончить ее просто так, — он вынул из деревянной кобуры свой именной маузер с надписью Ф. Почему Эф, он и сам не знал. Но если заслужил — принял, и считал эту Фэ началом предложения:

— Феноменальному стрелку. — Но Фрай посчитал уместным напомнить ему, что сам подписал этот приказ о награждении Тро именным двадцатизарядгным маузером немецкого производства.

— Ты хоть понял, мил человек, что этот маузер не турецкий, как все? Или по крайней мере, многие.

— Т-теперь понял, товарищ-барин Ф-Фрай.

— Вот в следующий раз, как захочешь меня обмануть, сначала повтори про себя три раза:

— Дабл Фэ.

— Дабл Фэ, — сказал Амер, но поинтересовался: — Это как неизбежное зло, что ли?

— Так и понимай, — спокойно ответил Пьяный Мастер.

Ей тоже выдали двадцать патронов, но так как Кольт был 45 калибра, то имел в барабане всего шесть пуль, при быстрой стрельбе можно оказаться в ситуации, когда перезаряжать уже не будет времени.

Патроны-то есть, но уже, как говорится:

— Не про вашу честь.

— Мне нужна фора, — сказал Амер, — у меня одной ноги нет.

— Что ты хочешь? — спросил Эсти. — Еще патронов?

— Нет, патронов у меня на нее хватит, но хотелось бы три раза выстрелить, так сказать: априори.

— До начала соревнований? — переспросил Фрай.

— Именно, умный ты мой человек.

— Хорошо, но какой выкуп ты дашь за эти три выстрела? — спросил уже Эсти.

— Я вам не ручной кролик — дашь-баш — я сам всё возьму, чё нам ждать дары-то, которых никогда не будет, — и тут же три раза выстрелил в лежащую на полу Камергершу. Первый раз она не успела повернуться, но Амер промазал, пуля отскочила от мрамора под ковровым покрытием и чуть не перебила Фраю руку. Он уставился на разбитую рюмку, которую держал, но пока не выдал никакой констатации. Эспи сказал:

— Мне везет, в меня не попал. Камергерша встала на одно колено, опять упала, но успела крикнуть:

— Это ничего, что я упала, и знаете почему? Я наган так и не успела нашпиговать сливами.

— Маслинами, — поправилась она же с улыбкой, которую зря израсходовала, так как ее все равно никто не увидел. И не из-за помидоров и бананов с апельсинами даже на ее лице породистой лошади, а просто:

— Не дошла до лица, — застряла где-то между душой и каким-то проходным отверстием. И неудивительно, даже древние рыцари, выкупленные из деревянного щита каким-нибудь королем или герцогом не могли улыбнуться в знак благодарности, а так только вякали:

— Сенкью, сенкью, вери матч. — И это естественно. Все их душевные каналы были забиты ненавистью к окружающей действительности, состоящей по большей части из простых:

— Рабочих и крестьян. — Которые рады были, что не только их ставят раком, но других:

— Лыцарей, — без права переписки с ближайшими родовитыми родственниками, за неимением коих. Ну и правильно, а то бы никто не захотел работать, говорил:

— Я Дон Кихот, работать не буду ни в поле по четырнадцать часов, ни на ферме по шестнадцать, а буду просто искать приключений. И находили, обычно в таких вот деревянных щитах, где видно только голову и кисти лап, что, мол:

— Человек стоит, — кидайтесь в него гнилыми помидорами, персиками и ананасами — у кого что залежалось в закромах. Ибо:

— Все равно многие не доживут до рассвета — резня будет в Трое непредсказанная. Имеется в виду, хуже даже, чем думали.

Камергерша вставила один патрон, но не стреляла, вставила второй и опять побежала на коленках в сторону барной стойки, где рука Амера должна дрогнуть, по крайней мере, будет не так тверда, как в зале, где сидели люди. После третьего вставленного в барабан патрона даже Фрай не выдержал:

— Да стреляй ты уже! А попугай Эст пропел:

— Три очереди картечью по товарищам-баринам. — Как будто не знал других приличных слов. Но с другой стороны: конечно волновался, для чего еще и было придумано это соревнование, как не для того, чтобы вспомнить благородного Джека Лондона, когда честность на владение золотоносным участком проверялась исключительно случаем:

— Кто убит — тот проиграл. — И, естественно, чтобы поднять настроение всем остальным:

— Сюда никакие рок-группы не добираются. Далеко.

Видя, что Камергерша сохраняет спокойствие при штормовой стрельбе Троцкого — Амера-Нази, Фрай не удержался и подсказал:

— Экономь патроны, дура, иначе она сделает тебе такую тачанку, чтобы будешь до самой Испании кататься на шариках с их подшипниками. Амер взглянул на свои ноги — вторая померещилась, ибо он со дня на день ждал ее из Америки — и тут как раз Камер первый раз выстрелила. Но пуля попала в костыль.